Как это невыносимо... - подумал Генрих III, наконец очутившись в своих покоях. Если по пути туда он ещё пытался делать вид, будто ничего не произошло, то теперь едва не задыхался от ярости, гнева, ненависти, ревности... и от зависти! Да, король в этот момент не только ненавидел графа де Бюсси так сильно, как никогда раньше, но и завидовал ему. Мало того, что тот был обласкан государем, имел, казалось бы, всё, а перешёл к младшему Валуа, презираемому почти всеми и жаждущему для себя хоть какой-нибудь короны (разумеется, без Маргариты, у которой был роман с потомком Клермонов, здесь не обошлось), стал дерзить своему бывшему сюзерену, так ещё теперь положил глаз на королеву Луизу! А может, - подумал Генрих, - он разыграл эту сцену лишь для того, чтобы позлить меня? И ведь ему удалось! Он привлёк внимание моей супруги, очаровал её стихами! К тому же он так хорош собой и купается в лучах славы!
При всех этих мыслях король так сжимал кулаки, что ногти впивались в ладони. И больнее всего ему было оттого, что он сам позволил супруге развлекаться так, как она хочет. А ведь до этого он посмеялся, представив, как, должно быть, сконфузился Шомберг, увидев, что танцевал не с простой фрейлиной, а с королевой. Да и Антрагэ, наверное, был немало удивлён, узнав, кем была его партнёрша. Зато Бюсси, вмешавшись, выставил Генриха на посмешище, ещё и других анжуйцев на это подбил. А Луиза... даже если она не влюблена ни в кого из анжуйцев (по крайней мере, она всегда была более разборчива и скромна, чем королева Наваррская), всё равно уж очень легкомысленно она поступила. А ведь он любит её, пусть это не всегда заметно, и ему больно от того, что супруга предпочла веселиться с его врагами...
Кто-то из слуг окликнул Генриха III и спросил, не нужно ли чего-нибудь, не подать ли ужин, не помочь ли с переодеванием, не приготовить ли постель. Однако сейчас королю Франции было просто не до этого. Он велел слуге удалиться, ведь есть всё равно не хотелось, а волнения не способствовали бы хорошему сну. Не хотелось и переодеваться. Генрих лишь снял маску и швырнул её на туалетный столик, а затем выскочил из своих покоев бледный, взъерошенный, но при этом в маскарадном наряде, в котором походил скорее на турецкого султана, нежели на христианского короля. Быстрым шагом он прошёл коридор и оказался возле двери в покои королевы. Обнаружив, что дверь не заперта, он открыл её и вошёл.
Первое, что он увидел, - свою супругу, сидящую в кресле и сжимающую руки в замок, будто моля то ли о пощаде, то ли ещё о чём-то. Она тоже не сняла бального наряда. Генрих собрался уже заговорить с ней, однако пошатнулся и был вынужден опуститься в соседнее кресло, ибо ревность и переживания терзали не только разум, но и тело. Лишь сев, он взглянул наконец на королеву Луизу и обратился к ней с такими словами:
- Ваше Величество, я надеюсь, Вы объясните мне Ваше поведение на балу.

Когда Генрих III увидел, как Луиза, его любимая Луиза съёжилась, будто от холода, на мгновение ему стало жаль её, захотелось её обнять, приласкать... а ещё захотелось забыть о ревности. Он даже слегка подался вперёд и уже был готов заключить супругу в объятья. Но нет, червь сомнений начал грызть его душу с новой силой! И потому нежность, на мгновение промелькнувшая на его лице, уступила место суровости, когда королева, подняв голову и выражая искреннее удивление и недоумение, начала говорить. И то, что она отвечала так спокойно и уверенно, ещё больше завело короля, так что он воскликнул:
- Вот именно, что Вы, моя дорогая супруга, как будто позабыли о своей главной обязанности! И Вы - не все, Вы - королева Франции! Веселиться Вам не возбраняется, но королева не вправе быть легкомысленной! Одно дело, когда Вы танцуете с моим другом и снимаете маску перед ним... (Бедный господин де Шомберг, он после этого был, должно быть, сильно смущён, если потом боялся танцевать с другими дамами!) Но Вы сделали это и перед господином д'Антрагэ, я уверен! Однако самое ужасное не это. Вы позволили господину де Бюсси оказывать Вам знаки внимания, прекрасно зная, как он ненавидит меня и как желает меня позлить! Неужели он Вам так симпатичен?
Да, конечно, он мог упомянуть и двух других анжуйцев, но потом решил, что не нужно, ведь они присоединились к остальным уже позднее, к тому же инициатором "шуточки" был явно Бюсси и никто иной.
Генрих замолчал и уставился на жену, нервно теребя пуговицу своего одеяния. Ну, что же Вы? Говорите что-нибудь! Оправдайтесь в моих глазах!

Услышав, с каким спокойствием Луиза Лотарингская говорила о танцах с господином д'Антрагэ, о стихотворном таланте господина де Бюсси, о том, что знаки внимания со стороны фаворитов герцога Анжуйского были лестны ей как женщине, Генрих почувствовал, как волна гнева накатила так, что стало трудно дышать. Ему пришлось даже расстегнуть воротник одежды, чтобы не задохнуться. Однако затем, услышав последнюю фразу и поняв, что спокойствие и уверенность супруги явно вымученные и что на самом деле она очень страдает, король готов был, как и за несколько мгновений до этого, пожалеть несчастную женщину, которая всего лишь хотела немного повеселиться, что удавалось ей очень редко. Разум подсказывал: - Пощади её, приласкай, обними, прижми к своей груди! Она никого, кроме тебя, не любит!
Однако не зря говорят, что ревность бешена, как дикое животное, что она заглушает голос разума. И вместо того, чтобы простить и показать, как он её любит, король едва не поднял руку на королеву. Не сделал этого он лишь потому, что не мог вот так просто ударить ту, которая была очень ему дорога, да и подобного обращения Луиза, несмотря на свой проступок, точно не заслужила. Хотя нет, не только поэтому. Внезапно Генрих представил, насколько же он будет смешон, замахиваясь на королеву или давая ей пощёчины своими изнеженными, холёными руками, будто он - не король, а мужлан какой-то! Нет, он не унизит ни себя, ни супругу! Но оставить безнаказанными её легкомыслие и её теперешние слова он просто так не мог. И поэтому у него вырвалось:
- Ах так, значит, внимание анжуйцев льстит Вам как женщине! И Вы так спокойно об этом говорите! Значит, граф де Бюсси - отличный стихотворец! Интересно, а в чём же ещё заключаются его таланты? Может Вы, Ваше Величество, ещё что-то для себя в нём открыли, пока были в саду? Хотя нет, до такого Вы бы не дошли. И всё же Вашего легкомыслия и Вашего желания, чтобы мужчины оказывали Вам знаки внимания, достаточно было, чтобы ранить меня.
Тут Генрих III замолчал, чтобы перевести дух, но потом выкрикнул:
- За Ваше легкомыслие Вы должны заплатить! А я-то ещё хотел взять Вас с собой на охоту, так как переживал, что мы редко проводим время вместе, но теперь Вы никуда не поедете! Иначе кто-нибудь ещё ненароком начнёт оказывать Вам знаки внимания, а Вы не сможете перед этим устоять. И до моего возвращения с охоты Вы меня не увидите, по крайней мере, в этих покоях! Запомните это и подумайте в одиночестве, что Вы сделали не так и как Вам искупить вину! А теперь прощайте!
И он, ещё сильнее сжигаемый ревностью, вскочил, а затем буквально вылетел в коридор. Правда, до своих покоев добирался уже куда более медленным шагом.
Оказавшись в спальне, король потребовал, чтобы ему помогли переодеться для сна и умыться. На этот раз он не приказал намазать ему лицо и руки кремом, не захотел выпить даже бульона, а просто, когда всё было уже готово, без сил повалился на постель и заснул. О том, в каком состоянии он оставил королеву, думать не хотелось, да и сил на это не было.