"Этот король был бы хорошим принцем, если бы попал в лучший век", - такова итоговая оценка, данная королю Генриху французским хроникером Пьером Л'Этуалем - в данном случае, хроникер высказывает мнение, разделяемое ныне большинством современных историков.
Фигура Генриха III - одна из самых трагических и противоречивых во французской истории. Он был третьим сыном Генриха II и Екатерины Медичи. Генрих родился в Фонтенбло в субботу 20 сентября 1551 г., при рождении ему было дано имя Александр-Эдуард, и дан титул герцога Анжуйского. Его крестными отцами были Эдуард VI, король английский, и Антуан де Бурбон, король Наваррский, а крестной матерью - Жанна д'Альбре, королева Наваррская. При конфирмации он сменил имя на Генрих. Сделав гороскопы на детей, Медичи было предсказано, что все ее сыновья будут править. Генрих был ее любимым сыном, и она всегда мечтала возложить на его голову французскую корону. Верная долгу матери, Екатерина старалась приобщить Генриха к делу государственного управления с самого детства. Его подготовка соответствовала даже не уровню суверена, а уровню государя.
Прежде чем занять французский трон, он прошел большую школу военной и придворной жизни. Екатерина выдвинула его на пост генерал-лейтенанта Королевской армии. Он был на пике славы, перед ним преклонялись придворные и особенно народ. В 1572 г. после Варфоломеевской резни в нем наступил перелом - он и его мать запятнали себя кровью. Увидев море крови, Генрих отвернулся от военного дела и, придя к власти в 1574 году, старался установить мир в государстве. В 1573 году молодой герцог Анжуйский был выбран поляками на царство в Польше (1573-1574) после смерти Сигизмунда-Августа. Узнав о смерти брата, короля Карла IX, он возвращается во Францию. В Европе его встречали как французского короля. К французскому престолу шел незнакомый и непонятный король.
Приход к власти Генриха вызвал у подданных бурную радость - появилась надежда на "золотой век" королевства и установление мира в государстве, терзаемом Религиозными войнами и амбициями принцев крови, постоянно разжигающих религиозный фанатизм своих сторонников и толкающих страну в пучину войн.
Почему же, несмотря на столь блестящее начало царствования, Л'Этуаль считает что этот принц попал в несчастный век? Прислушаемся к мнению еще одного современника короля - историка Сципиона Дюплекса. В своей "Истории Генриха III, короля Франции и Польши" он дает характеристику Генриху и его правлению:
"Что касается Генриха III, он остался достойным уважения для всех Христиан добрыми и благородными делами, которые он совершал во время правления Карла IX: и репутация его добродетели, снискала ему польскую корону против интриг наиболее великих монархов Европы и Азии.
Таким образом, этот принц был счастливым, прославленным и победоносным, но стал несчастнейшим из королей, его предшественников, с того времени как вернулся из Польши, чтобы получить свое наследство - французскую корону. Несчастен он был из-за своих собственных ошибок. Несчастен из-за своей матери, которая давала с того времени плохие советы. Несчастен со своей женой, которая была бесплодна. Несчастен из-за своего брата, который покушался несколько раз на его жизнь. Несчастен из-за своей сестры Маргариты, которая ненавидела его до смерти. Несчастен из-за принцев крови, которые часто поднимали против него оружие. Несчастен из-за своих союзников и соседей, поскольку Папа Сикст грозил ему отлучением. Несчастен из-за своих подданных, будучи ненавидим гугенотами и презираем большей частью католиков. Несчастен из-за своего восшествия на престол в своих двух королевствах. Несчастен из-за своего благочестия, по которому одни оценивали его как святошу, другие как лицемера. Несчастен из-за своих благодеяний. Несчастен из-за своих поисков мира. Несчастен из-за своих войн. Несчастен из-за своих обещаний и клятв. Наконец, был более несчастен в конце своего правления, чем в начале: один мерзкий ублюдок из монастыря, дьявольский убийца убил его в присутствии всей королевской армии там, откуда король хотел свершить свой триумфальный вход в Париж. Нужно сказать, однако, что он был счастлив в вещах более важных. Как знать, умирая, со всеми наиболее религиозными свидетельствами, чем этого можно было ожидать душе прекрасного христианина и католика".
Но Дюплекс оценивал короля уже много лет спустя после его смерти. При жизни последнего Валуа современники были к нему настроены более критично. Он подвергался осуждению и со стороны гугенотов, и со стороны католиков. Подобным образом к его деятельности относились и парижане, которые, устроив ему День Баррикад, выгнали его из своего города. Л'Этуаль, собрав в своих мемуарах целую коллекцию пасквилей антикоролевского содержания, неизменно осуждал чернь, не способную понять своего монарха.
С первых дней своего правления молодой король проявил озабоченность тем, в каком виде он сам и его двор предстанут перед подданными - причем достаточно рано наметился разрыв между благими намерениями короля и неизменно критическим к нему отношением со стороны различных групп подданных.
На чрезвычайную важность публичной стороны "ремесла короля" указывала своему любимому сыну и Екатерина Медичи. Королева-мать отправила Генриху, находящемуся ещё на пути во Францию, детально разработанный план правления, плод ее опыта и мудрости. Генрих как король должен был показать себя хозяином положения. Ему следовало также ввести обычай ничего не давать тем, кто ведет себя вызывающе. Он должен был поступить так в отношении 2-3х самых выделяющихся самодовольных господ, и все остальные станут вести себя как подобает. Что касается королевских милостей, то ему следовало раздать их тем, кто будет верно служить ему и не сделает на своих должностях ни шагу без его ведома. Король должен пересмотреть состав Королевского Совета. В первую очередь он был должен заниматься делами государства, а лишь во вторую - бесконечными делами подданных, поскольку может принести большой вред желание отблагодарить человека, давая ему должность, которой он не достоин. Таково же было ее мнение и по поводу фаворитов: вместо того, чтобы иметь в каждой провинции большое количество преданных ему людей, король будет иметь из них дюжину, а когда они почувствуют себя такими возвысившимися и могущественными, они снимут королю голову, вместо того, чтобы признать, что именно он их и возвысил. Также Екатерина считала, что полезнее всего с помощью званий, должностей и прочих наград приблизить к себе из провинции людей самых могущественных и способных идти навстречу, а также епископов, поскольку они стараются сохранить существующие порядки в своих епархиях. Екатерина предостерегала Генриха от нарушения порядка ведения дел и поучала распределению времени между финансовыми и судебными делами.
Но главное - королева советовала Генриху изменить двор и свое поведение при дворе. Екатерина сумела установить жесткие правила, по которым жила не только она одна, но также король, и весь двор.
Распорядок дня короля был расписан буквально по часам. Король должен был рано вставать всегда в одно и то же время. После того, как он накидывал рубашку, в спальню входили придворные, ему приносили остальную одежду.
Затем король присутствовал на утреннем совете. Обычно этот совет был немногочисленным. На нем присутствовали принцы, советники, высокопоставленные сеньоры, прелаты и четыре государственных секретаря.
После, в течение часа или двух, король присутствовал при чтении депеш и решал срочные государственные дела. Екатерина советовала не доверять никому королевской корреспонденции, предварительно не ознакомившись с ней самому, и самому же, диктовать секретарям ответы на депеши. Ему, а не государственным секретарям, просители должны адресовать свои прошения и жалобы, поскольку король - единственный источник милостей.
В десять часов король отправлялся на мессу в сопровождении своей охраны, принцев и придворных. По окончании мессы, король прогуливался и садился завтракать в одиннадцать часов. Затем наступало время аудиенций, которые он давал не реже двух раз в неделю. После, сюзерен отправлялся к королеве или к матери, с которыми проводил в беседах от получаса до часа времени. Потом у короля было свободное время. Но в три часа он вновь был обязан показаться на глаза своим подданным.
Король прогуливался либо пешком, либо на лошади, либо предавался военным упражнениям в сопровождении своих сеньоров. Военные упражнения были обязательны, если не каждый день, то, по меньшей мере, не реже трех раз в неделю.
Высказываясь в пользу военных упражнений, Екатерина Медичи каждый раз повторяла Генриху III: "Я не раз говорила вашему отцу, королю, что, для того чтобы жить с французами в мире и спокойствии, нужны две вещи: постоянно давать им повод для веселья и занимать разного рода военными упражнениями и играми, будь то конные, пешие турниры или состязания. И король, ваш отец, прекрасно понимал это и следовал правилу, ибо французы настолько привыкли воевать, что если их не занимать подобными упражнениями, они предадутся занятиям гораздо более опасным".
Затем наступало время обеда или, так называемого ужина, в кругу королевской семьи. Два раза в неделю после ужина давались балы.
Наступала ночь и во всех залах и коридорах зажигались факелы. Их зажигали также по углам внутреннего двора, и на стенах замка. Король в сопровождении своих сеньоров отправлялся в свои покои, где уже находилась охрана. Сюзерен раздевался в присутствии своих придворных и ложился спать. Как только король ложился в постель, все двери и ворота замка закрывались на ключ. Связка с ключами клалась у изголовья спящего короля. Таким образом, пока король спал, двери и ворота были всегда закрыты и никогда не открывались. Полиция, гвардейцы и швейцарцы очень тщательно несли свою службу как внутри дворца, так и на его крепостных стенах и во дворе.
В дневное время пройти в замок постороннему было также практически невозможно. Все коляски и всадники задерживались у ворот. Лишь члены королевской семьи могли свободно въезжать и выезжать из замка.
Когда при дворе появлялись подданные, прибывшие из провинции, то король обязательно беседовал с каждым, расспрашивал об их жизни. Этим он демонстрировал свой интерес к подданным и при следующей встрече мог всегда спросить что-нибудь, показывая тем самым, что помнит о них и проявляет участие.
Короля и его подданных, и причем не только дворян, связывала масса незримых нитей. Балы и праздники также являлись своеобразной нитью, связывавшей королевскую семью с ее подданными. Пышность и размах подобных мероприятий должны были вызывать уважение и гордость у подданных за королевский дом. К тому же на балах не только развлекались, но и вели переговоры, часто очень важные для судеб Европы.
Королева-мать всегда очень болезненно воспринимала вопрос о величии королевской семьи. Не только войны и празднества, не только грандиозные дворцы должны были поддерживать это величие. И даже в смерти король должен был вызывать благоговейный трепет.
Для Раннего Нового времени ритуал торжественного въезда (Entr(e solennelle) суверена или высокого гостя в город, как уже отмечалось, имел очень большое значение. Собирались все сословия, и устраивался праздник. Это была своего рода дань уважения суверену и клятва верности, признание подданства королю, и одновременно повод для просьб и даже требований: город просил подтвердить старые привилегии и пожаловать ему новые, а король ожидал от города какого-нибудь "добровольного дара". В любом случае это были согласованные действия всех сословий и двора.
С целью укрепления величия королевской власти королева-мать подготовила торжественную церемонию въезда Генриха в Лион. Захватив с собой принцев, королева устроила там же торжественную встречу, которая, в то же время, должна была стать знаком примирения монарха с Генрихом Наваррским и герцогом Алансонским, братом короля, вечно враждовавшими между собой. Принцы дали торжественную клятву быть верными подданными короля. Вечером была устроена иллюминация перед ратушей и на улицах по поводу счастливого возвращения короля в свое отечество.
Понятие власти включало в себя представление о короле как о человеке, в котором соединяются три образа: сакральный, моральный и политический.
Наиболее древним из этих образов был сакральный - божественный, священный, восходящий еще к древнегерманским и дохристианским представлениям.
Идея сакральности королевской власти опиралась на евангельское учение, согласно которому всякая власть - от Бога. Причем власть королей рассматривалась как отмеченная особой печатью, ибо, подобно ветхозаветным царям, они еще в раннее Средневековье стали совершать обряд миропомазания на царство наряду с коронацией. Важно подчеркнуть, что этот обряд совершался всегда только при коронации королей, прочие же феодальные сеньоры, хотя они немало позаимствовали из церемонии коронации и, прежде всего, само венчание короной, никогда не освещались елеем. Многие из них, правда, присоединяли к своему титулу, как и короли, слова "Милостью Божией", но короли обычно против этого протестовали, а в ХV в. венчание короной было запрещено, корона использовалась только при коронации королей.
Обряд миропомазания королей воспринимался как таинство, хотя в строгом смысле слова он церковью к таковым не причислялся, и церковь не признавала особого духовного статуса королей. Но в сознании народа король всегда был персоной священной. Сама церемония коронации и миропомазания должна была внушать это представление. Этим подчеркивалось божественное происхождение именно королевской власти. Сам обряд миропомазания совершался над королями при помощи сосуда со священным елеем. По легенде склянку с елеем принес ангел в виде белого голубя святому Ремигию для крещения и помазанья короля Хлодвига в конце V в. Символом избранничества французских королей был также герб из трех золотых лилий на лазурном поле, который, как говорили, был ниспослан Хлодвигу Богом взамен его прежнего языческого герба из трех жаб. Божественность королевской власти подчеркивалось и особой миссией французских королей в деле защиты церкви и римского престола, а также в борьбе с еретиками и неверными. Специально отмечалось, что короли Франции - "христианнейшие", такой титул римский престол многократно давал французским королям на протяжении XIII-XIV вв, пока он не был за ними закреплен окончательно во II половине XV в.
Характерно, что с XII в. в церемонии коронации использовалось все больше элементов церковного обряда посвящения в сан: короли стали облачаться в тунику наподобие одеяния протодьяконов, начиная с Карла V, стали после елеосвящения надевать перчатки, как это делали епископы.
С сакральной концепцией монархии была тесно связана традиция коронации французских королей именно в Реймсе, где короновался Хлодвиг.
Традиция коронации воспринималась как священная процедура, от которой зависело дальнейшее благополучие и короля и его королевства. Поэтому Л'Этуаль с таким вниманием описал коронацию Генриха III в Реймсе, происходившую в пятницу 11 февраля 1575 года: "Что касается того, что когда ему возложили на голову корону, и он говорил достаточно громко, и она его поранила и покачнулась 2 раза, как если бы хотела упасть, что и было замечено и воспринято как плохое предзнаменование".
В этом усмотрели дурное предзнаменование и начали распространять пасквили, что этому Валуа, в отличие от его предшественников, не достанет сил справиться со всеми напастями.
Став 27-м после Гуго Капета помазанником Божиим, Генрих сразу же был явлен публике еще в одном качестве. На следующий день состоялось обручение короля с Луизой Лотарингской, дочерью Николя Лотарингского, графа де Водемон. Но и на это радостное событие была подмечена несколько необычная реакция современников - брак этот был воспринят неадекватно: сеньоры и принцы посчитали этот брак неравным и поспешным.
Именно через миропомазание, как считалось долгое время, королям вручается власть от Бога, а вместе с нею и чудодейственный дар излечивать больных золотухой возложением на них рук. Этот дар, как показано в исследовании Марка Блока, считался своего рода благодатью, нисходящей на короля и делавшей его персону сакральной. По этой причине, он даже не мог отречься от престола, вручавшемуся ему не людьми, а Богом.
Генрих III на протяжении всего царствования старательно продолжал традицию чудесного врачевания августейшим прикосновением, но по мере нарастания недовольства его политикой, все чаще звучали обвинения в том, что он потерял этот дар. Король лечил больных во время своих процессий, но современники открыли счет невылеченным больным, тогда как при его предшественниках внимание было обращено лишь на случаи чудесных исцелений. Католическая Лига склонна была объяснять потерю этого дара тем, что король, заявляя о примирении католиков с протестантами, потворствовал еретикам.
И король, и его дворянское окружение сходились на том, что монарх должен воплощать в себе все христианские и рыцарские добродетели. Эти добродетели предусматривали в первую очередь безусловную щедрость в отношении к своим приближенным. Власть нуждалась в укреплении самой себя, и одним из важнейших средств, с помощью которых королевская власть укрепляла свое положение, поддерживая свой высокий престиж и славу, и была щедрость, которая не принимала в прямой расчет размеры накопленных богатств. Можно было истратить все, что имелось, если это было необходимо для того, чтобы дарами, пирами, подношениями, демонстрацией имущества и всевозможных предметов роскоши, привлечь к себе симпатии определенных категорий населения или отдельных лиц, в поддержке которых правитель был заинтересован. И чем выше стремился поставить себя король, тем более расточительным должно было быть его поведение. Поэтому не только природная щедрость, но и стремление укрепить пошатнувшийся за время гражданских войн престиж королевской власти толкали Генриха III на все новые траты. Но большинство подданных, особенно из числа горожан, оказалось невосприимчиво к этой "дворянской" составляющей его политики. В условиях не прекращавшихся войн, траты на постоянные балы, маскарады и наряды для придворных воспринимались особенно остро.
В мемуарах Л'Этуаля собраны данные о растратах и описания праздников, свадеб, карнавалов, а также стишки и брошюры, выпущенные по этому поводу, даже сам хроникёр отходит от своего традиционно лояльного отношения к королю, выказывая немалую иронию. В его мемуарах сохранился пасквиль по поводу "походов за деньгами" короля. Генрих устроил процессию по улицам Парижа, говорят, "чтобы заставить поверить народ, что он очень благочестив и предан католицизму, но и для того, чтобы лучше пошарить в карманах парижских буржуа".
По древней традиции король в глазах многих своих подданных представлялся в образе отца щедрого, справедливого, милосердного. Этой же традиции он придерживался, когда назвал свою мать Екатерину Медичи "Матерью Франции".
Генрих III прежде всего показывал свою щедрость послам, чтобы они могли поведать своим государям о великолепии французского двора, устраивая пиршества по поводу подписания статей договоров с иностранными государствами.
В праздниках и маскарадах придворной знати принимали участие и горожане. Очень часто придворные, попировав во дворце, отправлялись гулять по улицам Парижа в маскарадных костюмах, к ним присоединялись слуги и третье сословие.
Под влиянием итальянских маскарадов и карнавалов во время праздников при дворе последних Валуа было принято переодевание мужчин в женские костюмы, и, соответственно, женщин в мужские. Генрих частенько переодевался в женское платье, особенно амазонкой. Переодевание в костюм амазонки символизировало целомудрие и мужество, и поэтому было популярно при дворе.Общество иронически относилось к этим празднествам, считая легкомысленным тратить деньги на подобные вещи во время гражданской войны и волнений в государстве, когда их не хватало на наведение порядка в королевстве. В мемуарах Л'Этуаля тщательно зафиксированы цены на наряды, желая этим показать несвоевременность подобных трат.
Проблема маскарада и переодевания требует к себе особого внимания - в последние годы жизни Генриха III в его страсти к переодеванию недоброжелатели видели указания на содомию. Эти обвинения слышны и в некоторых сегодняшних исследованиях и трактовках образа короля. Что же касается свидетельств Л'Этуаля, то он недоброжелательно в целом относясь к переодеваниям короля, осуждает его лишь за расточительное поведение, всякий раз отмечая, что речь идет о театрализованных турнирах, маскарадах и балетах, а вовсе не о каком-то извращении.
При дворе последних Валуа ставились спектакли, и придворные участвовали в них в качестве персонажей, также переодеваясь в античные костюмы и костюмы древнего Египта, в женские и мужские, равно как переодеваясь в костюмы других сословий. Часто переодевания могли приводить к неразберихе и скандалам.
Балы, карнавалы, балеты и другие увеселительные мероприятия при дворе устраивались в основном в весеннее время, почти каждые выходные, в зимнее и осеннее время - несколько реже. Порой в эти дни игрались свадьбы, где король часто был свидетелем или своего рода посаженым отцом, а также крестины, где король, соответственно, был крестным отцом.
В жизни придворного общества прогулки занимали очень большое место. Почти каждый год король со своими миньонами в дни Заговения и Поста устраивали ночные похождения по городу. Подобные празднества, особенно в пост, церковь не одобряла, особенно наглое поведение миньонов, которым король позволял безобразно вести себя в своем присутствии, стало мишенью для насмешек и критики со стороны проповедников.
Миньоны являлись, отчасти, той самой "свитой, которая играет короля" - в большинстве случаев король появлялся на публике в их окружении и это в значительной степени, осложняло общую оценку короля. Кем же были эти люди?
Генрих стремившийся преобразовать государственное управление, и отказавшись от традиционных методов, окружил себя молодыми людьми. Миньоны - "милашки", как стали называть этих новых людей при дворе, являлись единомышленниками короля. Они отличались от старых придворных, их шумные кампании и веселье были непонятны и неприятны старикам. Иметь миньонов было принято при дворе, они были у всех, у герцога Алансонского, у Гизов, в том числе у короля. Это была своего рода клиентела, основанная на личной преданности, что то вроде избранной рады или опричнины. Своя клиентела была и у королевы-матери - "летучий отряд", состоящих из фрейлин, беспрекословно выполняющих указания Екатерины Медичи.
Но близость к королю превращала миньонов в мишень для всеобщей критики, поскольку во всех промахах монарха поначалу принято было винить "дурных советников". С другой стороны, и миньоны своим вызывающим поведением не могли не бросить тень на авторитет короля. Но, как было уже отмечено, несмотря на появление пасквилей, обвиняющих Генриха III в содомии, критика короля не шла так далеко. Миньоны для Генриха оставались лишь неразумными детьми, пользующимися излишней его снисходительностью. Они заменяли ему собственных детей, которых у него не было, возможно по вине врачей, лечивших его жену, следствием чего, по одной из версий, и было бесплодие королевы. Генрих был верен своей жене, семья для него была священна, а отсутствие наследника было трагедией для королевского дома.
Внешность миньонов была излюбленным объектом насмешек со стороны горожан. Самое первое упоминание о миньонах появилось в 1576 году: "Имя миньонов начало тогда вертеться на языке у народа, для которого они были очень ненавистны, сколько за их манеру шутить и возноситься, также за их нелепый женоподобный наряд и привилегии, которые они получили от короля. Эти красавцы миньоны носили длинные завитые волосы и возвышающиеся над ними маленькие велюровые шапочки, которые делали их похожими на женщин, и брыжи из накрахмаленной ткани, длинной на полфута, так что их голова, в окружении брыж, была похожа на голову Иоанна-Крестителя на блюде".
Очень любили копировать миньонов школяры и студенты, наряжаясь в бумажные брыжи, маша длинными палками на манер шпаг на дуэлях.
Король никогда не скупился на миньонов, он возвысил их над всеми подданными не только тем, что дал им неограниченную власть, но и тем, что возвел их в герцоги-пэры и их земли, соответственно, в статус герцогств-пэрств, что было наивысшим статусом в иерархической лестнице Франции Раннего Нового времени после статуса наследника престола, принцев крови и иностранных принцев. Также для миньонов король скупал земли у знатных сеньоров, что наделяло их еще более пышными титулами.
Очень важным было то, что миньоны не подчинялись регламенту, касающегося иерархии вхождения к королю. Они могли входить к нему в любое время дня и ночи и без приглашения. Во многих мемуарах того времени отмечено бесцеремонное появление миньонов во время аудиенций иностранных послов, что вызывало осуждение.
Эпоха Возрождения произвела целую революцию при дворах европейских государей. Французский двор испытал огромное итальянское влияние: пышные итальянские дворы, особенно флорентийский, способствовали широкому развитию придворной жизни и являлись эталоном придворного быта. Приезд во Францию Екатерины Медичи, которая в 1533 г. стала женой будущего короля Генриха II, повлек за собой появление при дворе регулярных балов, маскарадов и прочих празднеств, проходивших с подчеркнутым великолепием и торжественностью. Со второй половины XVI в. все более существенным становилось влияние испанского двора и моды.
Двор - это объединение аристократов вокруг принца-суверена. Все важнейшие дела обсуждались здесь. Это был динамичный творческий центр, который управлял всем королевством и соседними территориями, находящимися в вассальной зависимости от Франции. Сердцевину двора составляли члены королевского дома и правители провинций, принцы крови, принцы, имеющие статус иностранных принцев, сюда прибавлялись родственники и их служащие, также служащие сокольничье-охотничьего двора и конюшенные. Большую часть двора составляла охрана: гвардейцы разных национальностей - швейцарцы, шотландцы, французы. Двор объединял огромное количество людей, причем все паразитировали за счет казны, и мужчины преобладали над женщинами, поскольку мужчинам служить при дворе было почетнее, чем женщинам.
Генрих III, стремясь укрепить авторитет и должное уважение к королевской власти, забытое в атмосфере гражданских войн, пытался ввести строгую дисциплину при дворе. Это все было отражено в различных регламентах, изданных между 1582 и 1585 гг. Они имели целью обязать придворных соблюдать элементарную сдержанность и организовывать свой день в зависимости от королевских занятий.