Катрин де Лён:
Взяв отпуск у королевы-матери, Катрин хорошо расчитала время, чтобы вернуться в Лувр до свадьбы Сен-Люка, на которой она обязательно понадобится мадам Катрин. Вот уж дурацкие дела, которые случаются так некстати!
Конечно, сказать, что графиня не будет рада увидеть свое поместье, свое личное, заметьте, поместье, где она полноправная хозяйка, это значит, наврать, но и желания покидать Екатерину, как кормящую руку (и Слава Богу, руку благосклонную), отнюдь не было.
Приехав, Катрин тут же напраилась к старому управляющему ее покойного отца, и начала выспрашивать, сколько у них денег. Денег кот наплакал. К счастью, маленькое поместье оставили в покое всякие предприимчиве родственнички, к которым, кстати, нужно еще и приехать на ужин.
Де Лён улыбнулась - в отличие от остальных фрейлин, она-то накопила достаточно всяких подарков покровительницы, но все то, что еще осталось здесь, надо срочно забрать, и в первую очередь драгоценности.
В покоях матери девушка обнаружила тайник, и там она нашла медальон, который носила верная слуга королевы, мать Катрин. Вероятно, Медичи позаботилась о сохранении вещицы, и сняла его уже с ничего не чувсвующей шеи, отослав его к маленькой дочке. Катрин чуть не заплакала от радости, но взяла себе в руки и немедленно его надела, решив никогда не расставаться с ним. Вот уж интересно посмотреть, какие чувства отразятся на лице Черной Вдовы, когда она увидет эту вещь из прошлого.
И снова к делу... Переодевшись как можно красивее и скромнее, графиня отправилась к своей дальней родственнице, у которой не было наследников. Там она наслушалась всяких восторгов о себе - "Ох, какое платье, Парижская мода!" (да, тут наряды здешних дам создавали тошнотворное впечатление), "Вы любимица у королевы?", "Как вам живется? и т.д.
У Ектерины получилось понравиться маркизе, и ее поддержку на будущее она получила. Сердце грела мысль о том, что скоро она станет маркизой...

Со спокойной душой "маркиза" отправилась в долгий путь, и в пригороде Парижа она остановилась в заведении под названием "Радость путника". Если радость путника (а точнее, путницы) заключается в том, чтобы погреться у камина в эту зиму, то тогда графиня, пожалуй согласится.
Держа бокал вина в одной руке, он надела меховую накидку.

Луи Хьюлам д`Аверк:
Солнце уже клонилось к закату, а виконт все еще не дошел до Парижа. Не вдалеке, виднелся постоялый двор и вскоре, д`Аверк смог разглядеть вывеску «Радость Путника». Он вздохнул:
- Жаль, что придется остановиться здесь на ночь. Хотелось, конечно, добраться в Париж до темноты... Но что поделаешь! Я человек, и мне иногда все же хочется есть. Тем более, что я за весь день не сделал ни одной остановки, а путешествовать пешком в зимнее время, это, знаете ли, не ахти какое удовольствие! – В этот момент, он прервал нить своих рассуждений и громко постучал в дверь гостиницы. Услышав откуда-то изнутри одобрительное «Входите!», молодой дворянин вошел внутрь. Хьюлам огляделся: народу в общей зале было не очень-то и много. Большинство из них сидело за столами, но это было собственно неважно, внимание  привлекал вырисовывавшийся в полумраке, плохо освещенной, залы силуэт женщины сидевшей в кресле у камина. Звук двери, с шумом захлопнувшейся за ним, отвлек всех постояльцев, а потому, все они,  как один, повернулись к вошедшему. Вместе со всеми, посмотреть, что там за шум,  обернулась и сидевшая у камина дама – это оказалась молодая девушка, лет восемнадцати, со светлыми волосами; ее плечи покрывала меховая накидка.
Луи подошел к одному из столов, снял свою потертую широкополую коричневую фетровую шляпу, отряхнул ее от снега, а затем положил на стол возле себя. Затем он снял длинный дорожный плащ с капюшоном и тоже отряхнул его.  Надо заметить, что при последнем, на пол не только слетел снег, но и в воздух взвилось облачко пыли – да-да плащ был насквозь пропитан дорожной пылью. 
(Надо заметить, что одет виконт был очень просто :  Простые коричневые штаны, заправленные в высокие, до середины бедра, сапоги, и шелковая рубашка, поверх которой одета плотная куртка цвета корицы. )
Повесив плащ на спинку стула, он снял дорожный вещевой мешок и положил на пол, около стола.  И только после этого Хьюлам достал висевший у него за спиной сверток и положил его на стол. Аккуратно развязав веревки, лютнист бережно развернул кусок кожи, а потом и меховую накидку, в которые был, завернут замшевый чехол, в котором покоилась лютня. И только после того, как он проверил все ли в порядке с инструментом, и настроил его,     д` Аверк  подозвал хозяина гостиницы.
-Пожалуйста, приготовьте мне чистую постель, и принесите чего-нибудь поесть. – И добавил, уже тише,  - И еще кое-что: я могу  расплатиться с вами музыкой?

Катрин де Лён:
Катрин поплотнее укуталась в мех от посторонних взглядов, а также для того, чтобы согреться. Допив скверное вино (другого все равно не было), она подоша еще ближе к огню и стала согревать руки.
Было поздно - еще минут пятнадцать, и, пожалуй, надо идти спать.
От размышлений девушку отвлек громкий звук - так закрылась дверь. Катрин обернулась и заметила какого-то мужчину, который весь был в дорожной пыли - видимо, он проделал долгий путь. Одежда его была вполне обычной.
Графиня еще налила себе вина, и продолжила наблюдать. И, вроде бы ничего интересного, но путник достал лютню, вызвав у девушки улыбку. Она с нетерпением приготовилась слушать звуки какой-нибудь интересной мелодии.

Луи Хьюлам д`Аверк:
Молодой человек наскоро поужинал мясом и хлебом, а после, залил  все это скверным вином, впрочем, в последнее время, другого,  ему пить и не приходилось. Закончив свою скудную трапезу, он откинулся на спинку стула и задумался. Слава Богу, что хозяин позволил расплатиться пением – денег-то остается ровнехонько на то, что бы снять комнату по прибытию в Париж.… Хм. Что бы мне спеть? Пожалуй, что-нибудь из творений моего брата. Мой милый Анрио, мой бедный Камиль, мой любимый  Франсуа, мой брат! Как жаль,  что ты уже мертв…. – при мысли о брате, на лицо Хьюлама набежала облачко светлой печали. – Мы так чудесно пели дуэтом… …Пожалуй спою какой-нибудь романс….
С этой мыслью, он взял в руки лютню, перебрал струны, и запел.
-  Нас книги обманут,
А люди не вспомнят.
Последняя битва
Сорвет голоса.

Душа в небеса
Улетает голубкой.
Она не умрет,
Не умрет никогда. ©( Канцлер Ги)

Закончив петь, Луи  подошел к камину немного погреться.

Катрин де Лён:
Эти ноты напомнили ей о том, что она хотела навсегда забыть - просто вычеркнуть, вырвать этот лист. У Катрин нет родителей, она сирота, все дела на ней. Ей никто никогда не поможет, не поддержит и не защитит - только она сама. И что ж, она решила испытать судьбу, самой добиться высот! И она это сделает... Еще посмотрим, как небогатая графиня займет какое-нибудь хорошее положение. А муж - ей он не нужен. Она свободная птица.
Много, много слез своей пеленой закрыли ей глаза.
- Мама.... -прошептала графиня, нащупав рукой надавно найденный медальон. Де Лён мгновенно призвала себя к спокойствию - а то белила, мало ли, смоются.
Песня была гугенотской, еретичной, ужасной, но по-страшному правдивой, тоскливой.... Она резала тебе душу.
Молодой человек оказался прямо перед Катрин.
- Сударь... -(Она заметила шпагу), произнесла она, надев капюшон, -как странная песня... И вы так красиво ее исполняете... Кто вы? Пророк? -Катрин особенно ужаснулась последнему слову.
Она не умрет, не умрет никогда... -пронеслись последние строчки. Катрин очнулась, и строчки исчезли из ее памяти.

Нас дьявол покинет, и бог отвернется...
Нет, не отвернется... -потерла руки девушка.

Луи Хьюлам д`Аверк:
- Мама.... -прошептала графиня, но он не услышал - он, постелив на пол плащ, сел поближе к огню, и одними губами прошептал:
- Брат...
- Сударь...
Луи обернулся. Оказалось, что это была та самая девушка, которую он заметил когда вошел, только на этот раз ее лицо скрывал копюшон.
-...Какая странная песня... И вы так красиво ее исполняете... Кто вы? Пророк?
Он низко опустил голову и глухим голос проговорил:
- Кто знает, сударыня, кто знает....
Пророк... Еще ни разу меня так не называли.... Или думали иначе, или боялись сказать.... А она сказала. Смелая. Испугалась собственных слов, но сказала.... Я не могу ничего утверждать - кто я такой на самом деле может знать только Бог. Но по-моему, я скорее грешник нежели пророк
Он закашлялся и поспешил перевести разговор на другую тему.
- Вы могли бы уже снять копюшон - если вы хотели остаться неузнанной, то скажу вам, что я видел ваше лицо, хотя и не знаю вашего имени.-по правде сказать, говоря это он надеялся все же узнать имя этой девушки.

Катрин де Лён:
Кто знает, сударыня, кто знает...
Уже дважды Катрин ужаснулась собственным словам. В ответе собеседника она неожиданно для себя обнаружила какю-то тайну, что-то пахожее на ее собственную судьбу, но оно же и скрыто от всяких глаз.
Как все это странно... -прошептала она.
Тема перешла в другое русло, и, признаться по-честному, де Лён была дажж рада такому повороту.
- И мое лицо вам кого-то напоминает? -без всякого ехидства поинтересовалась графиня, снимая капюшон.

Луи Хьюлам д`Аверк:

Первые лучи солнца только забрезжили в окне, а Луи был уже на ногах. Наскоро умывшись и поправив кудри, он подошел к окну, отодвинул щеколду и широко распахнул окно.  В комнату ворвалась волна свежего морозного воздуха. Виконт скинул на кровать, одетый по привычке, колет, вдохнул полной грудью и подставил лицо холодному февральскому ветру.  Он сел на широкий подоконник и глубоко задумался. Легко спрыгнув на пол, Хьюлам взял лежавшую на стуле лютню, после чего снова сел на подоконник, прислонившись спиной к оконной раме.  Задумчиво пробежав пальцами по струнам, он вдруг внезапно вскинул голову, закрыл глаза и начал играть вступление одной из песен, которую они сочинили вместе с братом. Он как сейчас помнил: они придумали эту песню, когда узнали о событиях, происходивших в Париже в, ту самую, Варфоломеевскую ночь, а надо сказать, что близнецы д` Аверк оба были гугенотами.
Закончив играть вступление, лютнист, все еще не открывая глаз, запел:
- Мой добрый католик, иди помолись костру,                                                                                                        На котором сгорела твоя сестра.
Иди поклонись той виселице поутру,
На которой был вздернут твой брат.
К досаде твоей нераскаянным я умру,
У ангелов выменяв рай на твой огненный ад.

И смерти падая в пасть,
Тебя готов я проклясть,
От боли корчась, в огне сгорая.
Но бог мне шепчет: «Прости»,
Ведь ты помог мне пройти
Мои восемь шагов к раю…

Катрин де Лён:

Екатерина де Лён проснулась утром оттого, что кто-то пел. Перевернувшись на живот, девушка с досадой постаралась закрыть уши подушкой, но это не помогло. Пел лютнист, с которым она вчера познакомилась, Аверк, поскольку ему выделили соседнюю комнату. Однако графиня тут же отбросила мысль идти и просить мужчину помолчать - во-первых, потому что это не совсем вежливо, во-вторых, поскольку она все равно уже не уснет.
Тогда Катрин прислушалась, и через секунду она лежала в хладном поту, и вот почему:
Мой добрый католик, иди помолись костру,
На котором сгорела твоя сестра.
Иди поклонись той виселице поутру,
На которой был вздернут твой брат.
К досаде твоей нераскаянным я умру,
У ангелов выменяв рай на твой огненный ад.

Мой добрый католик, узнал я твое добро,
Проведя ночь в объятьях железных дев.
Твой добрый палач мне поставил на лоб тавро,
Лишь случайно убить не сумев.
Ты мне говоришь, завершится дело костром,
Но я это знал, только раз на тебя посмотрев.

Тогда девушка поняла, что ее спутник - гугенот, а сама она, надо сказать, испытывала почти что ненависть к еретикам. Да и в гоститнице таким гостям, недобитым шесть лет назад, были также не рады. А если бы его услышали...

Луи Хьюлам д`Аверк:

Луи закончил петь и опустил голову. По его щеке скатилась слеза. Он, не слезая с подоконника, положил лютню на кровать. Посмотрев на небо, он горячо зашептал:
- Господи! Чем мы отличаемся от них? Все мы – гугеноты или католики – Христиане. Мы верим в одного и того же Бога. Мы все - Его творения! Так почему они пытаются уничтожить нас? Почему?!
Замолчав, Луи спрыгнул с подоконника, надел колет и стал собирать вещи. Внутри у него было как-то пусто. Все валилось из рук. Третий раз, уронив кинжал, подарок отца, на пол, вместо того, что бы пристегнуть его к поясу, он выругался. Мало того, что Хьюлам не стал поднимать с пола кинжал, так он еще бросил туда же вещевой мешок, а сам лег на кровать, лицом к стене. Чувствовал себя виконт препаршиво. Холодный ветер внезапно подул из окна и разметал золотистые кудри молодого человека по подушке. В голове стрелой пролетела мысль: «Окно! Я стал петь и напрочь забыл о том, что оно открыто! А если меня кто-то слышал? Не думаю, что хозяина гостиницы сильно порадует моя религиозная позиция,… Хотя, мне и терять-то толком нечего: любимой – нет; друзей – нет; в своей верности королю я пока тоже сильно сомневаюсь,… Так что терять, в общем-то, и нечего». От этих мыслей Луи стало только хуже и он, что бы отвлечься. Попытался подумать о чем-то другом: «Надо найти в Париже какое-нибудь жилье…» - внезапно его мысли перешли в другое русло – «А эта девушка, с которой я познакомился вчера, Катрин, очень недурна собой….» - мысль опять вернулась к началу – «Она скорей всего католичка…. ». Делать ничего не хотелось, но лютнист заставил себя взять все-таки свои вещи и спуститься вниз. Усевшись там за один из столиков, он стал ждать, пока спуститься его спутница, Катрин.

Отредактировано Провидение (Пт, 15 Июн 2012 15:32:51)